— Скотина! — прорычал Вестхоф и плюнул ему вслед. — Дерьмо вонючее!
Бергер пристально посмотрел на него. Вестхофа давно уже терзал лагерный коллер. Он был беспокоен, подолгу о чем-то думал с мрачным видом, разговаривал сам с собой, легко раздражался и постоянно скандалил.
— Уймись! — резко оборвал его Бергер. — Не устраивай здесь спектакль. Мы и без тебя знаем, кто такой Хандке.
Вестхоф набычился:
— Заключенный, как и мы все. И такое паскудство!.. Вот в чем дело…
— Это не новость. Здесь полно других, которые еще хуже. Власть ожесточает людей. Тебе давно пора усвоить это. Давай-ка лучше помоги нам.
Они освободили для 509-го и Бухера по отдельной «койке». Для этого шестерым пришлось перебраться на пол. В том числе и Карелу, мальчишке из Чехословакии. Он тоже помогал нести их в барак.
— Шарфюрер ничего не понимает, — сказал он Бергеру.
— Да?..
— Они не уйдут через трубу. Завтра точно не уйдут. Надо было поспорить с ним.
Бергер молча смотрел на крохотное, по-деловому озабоченное личико. «Уйти через трубу» на лагерном жаргоне означало угодить в крематорий.
— Послушай, Карел, — укоризненно произнес Бергер, — с эсэсовцами можно спорить только тогда, когда точно знаешь, что проспоришь. А еще лучше — не спорить никогда.
— Они завтра не уйдут через трубу. 509-й и Бухер точно не уйдут. Вот эти — да. — Карел кивнул на трех мусульман, лежавших на полу.
Бергер еще раз посмотрел на него.
— Ты прав, — согласился он.
Карел кивнул. Просто, без всякой гордости. В этих делах он был специалистом.
На следующий день вечером они уже могли говорить. Лица их были настолько изможденными, что даже не распухли. Они только почернели, словно их измазали свинцовой краской, но глаза не пострадали, и разбитые губы уже начинали заживать.
— Попробуйте не шевелить ими, когда говорите, — посоветовал Бергер.
Это было несложно. Они научились этому за годы, проведенные в лагере. Каждый, кто просидел длительное время за колючей проволокой, умел разговаривать, не шевеля губами и с совершенно неподвижным лицом.
После вечерней баланды неожиданно раздался стук в дверь. На мгновенье сердца у всех судорожно сжались, все подумали одно и то же: пришли за 509-м и Бухером.
Стук повторился. Стучали вкрадчиво, едва слышно.
— 509-й! Бухер! — шепотом позвал Агасфер. — Притворитесь мертвыми!
— Открой, Лео, — прошептал 509-й. — Это не СС. Эти приходят по-другому…
Стук оборвался. Через несколько секунд в матовом четырехугольнике окна появилась чья-то тень и махнула рукой.
— Открой, Лео, — сказал 509-й. — Это кто-то из рабочего лагеря.
Лебенталь открыл дверь, и тень бесшумно скользнула внутрь.
— Левинский, — произнес незнакомец в темноту. — Станислав. Кто здесь не спит?
— Все. Давай сюда.
Левинский протянул руку в сторону Бергера, который ему ответил.
— Куда? Как бы не наступить на кого.
— Стой, подожди. — Бергер сам пробрался к нему. — Сюда. Садись вот сюда.
— Эти двое — живы?
— Да. Лежат слева от тебя.
Левинский сунул что-то Бергеру в руку.
— Держи.
— Что это?
— Йод, аспирин и вата. Еще моток марли. А вот это — перекись водорода.
— Да это же целая аптека! — удивился Бергер. — Откуда?
— Украли. Из госпиталя. Один из наших убирает там.
— Хорошо. Это нам пригодится.
— Здесь сахар. Кусковой. Растворите его в воде, и пусть они выпьют. Сахар — это полезно.
— Сахар? — переспросил Лебенталь. — А сахар-то у тебя откуда?
— Оттуда. Тебя зовут Лебенталь? — спросил Левинский в темноту.
— Да, а что?
— А то, что ты об этом спрашиваешь.
— Я спросил совсем не потому, — обиделся Лебенталь.
— Я не могу тебе сказать, откуда сахар. Его принес один из 9-го барака. Для этих двоих. Здесь еще немного сыра. А это вам шесть сигарет от 11-го барака.
Сигареты! Шесть штук! Немыслимое сокровище. Они помолчали с минуту.
— Лео, — первым нарушил молчание Агасфер, — у него это получается лучше, чем у тебя.
— Чушь. — Левинский говорил отрывисто и торопливо, словно запыхавшись. — Они принесли все это перед тем, как заперли бараки. Знали, что я пойду к вам, как только все утихнет.
— Левинский, — прошептал 509-й, — это ты?
— Я.
— Ты можешь уходить ночью?
— Конечно. Как бы я иначе оказался здесь? Я механик. Все очень просто: кусочек проволоки — и все в ажуре. Я умею обращаться с замками. А кроме того, всегда можно вылезти в окно. А вы как выбираетесь отсюда?
— Здесь двери не запирают. Уборные — на улице, — ответил Бергер.
— Ах да. Я и забыл. — Лебенталь помолчал немного. — А остальные подписали? — спросил он, повернувшись в сторону 509-го. — Те, которые были с вами?
— Да.
— А вы нет?
— А мы нет.
Лебенталь склонился к нему:
— Мы бы никогда не поверили, что вы выкарабкаетесь.
— Я бы тоже не поверил, — ответил 509-й.
— Я имею в виду не только то, что вы выдержали. Я имею в виду, что вы так легко отделались.
— И я о том же.
— Оставь их в покое, — вмешался Бергер. — Они совсем ослабли. Зачем тебе все эти подробности?
Левинский заерзал в темноте.
— Это гораздо важнее, чем ты думаешь. — Он встал. — Мне пора обратно. Я еще приду к вам. Скоро. Принесу еще что-нибудь. Да и поговорить с вами надо кое о чем.
— Хорошо.
— Здесь ночью часто проверяют?
— Зачем? Чтобы подсчитать трупы?
— Хорошо. Значит, не проверяют.
— Левинский, — позвал шепотом 509-й.
— Да.
— Ты точно придешь еще?
— Точно.
— Слушай! — 509-й лихорадочно подыскивал нужные слова. — Мы еще… нас еще не сломали… Мы еще… сгодимся на что-нибудь…
— Вот потому-то я и приду еще — не из любви к ближнему.
— Хорошо. Тогда все в порядке. Значит, ты обязательно придешь…
— Обязательно.
— Не забывай нас…
— Ты мне однажды уже говорил это. Я не забыл. Потому я и пришел к вам. Я приду еще.
Левинский пробрался наощупь к выходу. Лебенталь закрыл за ним дверь.
— Постой! — зашептал вдруг Левинский с улицы. — Я забыл еще кое-что. Держи!
— Ты не можешь узнать, откуда сахар? — спросил Лебенталь.
— Не знаю. Посмотрим. — Левинский все еще говорил прерывистым голосом, как будто ему не хватало дыхания. — Держи вот это… Прочтите потом… Мы раздобыли это сегодня…
Он сунул Лебенталю в руку сложенный в несколько раз клочок бумаги, вновь выскользнул наружу и тут же исчез в тени, отбрасываемой бараком.
Лебенталь закрыл дверь.
— Сахар… — произнес Агасфер. — Дайте пощупать один кусочек. Не есть — только пощупать.
— У нас еще есть вода? — спросил Бергер.
— Есть. — Лебенталь протянул ему миску.
Бергер размешал в воде два кусочка сахара и подполз к 509-му и Бухеру.
— Выпейте это. Только медленно. По очереди, глоток — один, глоток — другой.
— Кто там ест? — спросил кто-то со среднего яруса.
— Никто. Кто здесь может есть?
— Я слышу! Кто-то ест.
— Тебе приснилось, Аммерс, — сказал Бергер.
— Ничего мне не приснилось! Дайте мне мою долю. Вы сожрете ее, там внизу! Дайте мне мою долю!
— Подожди до утра.
— До утра вы все сожрете. Вот так всегда — мне достается меньше всех. Я… — Аммерс всхлипнул. На него никто не обращал внимания. Он уже несколько дней был болен, и ему постоянно казалось, что все его обманывают.
Лебенталь пробрался к 509-му.
— Слушай, с этим сахаром… — зашептал он смущенно, — я спросил совсем не потому… Я совсем не для того, чтобы торговать. Я хотел добыть для вас еще.
— Да, Лео.
— У меня ведь еще есть коронка. Я еще не продал ее. Я ждал. А сейчас я могу провернуть это.
— Хорошо, Лео. Что там тебе дал Левинский? У двери.
— Кусок бумаги. Но это не деньги. — Лебенталь еще раз ощупал клочок бумаги, который держал в руках. — Похоже на обрывок газеты.
— Газеты?
— На ощупь как будто газета.
— Что? — переспросил Бергер. — У тебя кусок газеты?
— Посмотри-ка, что там! — попросил 509-й.
Лебенталь подполз к двери и приоткрыл ее.
— Точно. Это газета. Обрывок.
— Ты можешь прочесть, что там написано?
— Сейчас?
— А когда же еще? — раздраженно ответил Бергер.
Лебенталь поднял бумагу выше, поднес ее к глазам.
— Света маловато.
— Открой дверь совсем. Или полезай наружу. На дворе — луна.
Лебенталь раскрыл дверь нараспашку и присел на корточки у порога, держа обрывок газеты так, чтобы на него попало хоть чуть-чуть неверного, трепетного света. Он долго молча изучал написанное.
— По-моему, это военная сводка, — произнес он, наконец.
— Читай! — шепотом воскликнул 509-й. — Читай же ты, наконец, Лео!
— У кого-нибудь есть спичка? — спросил Бергер.
— Ремаген… — с трудом разобрал Лебенталь. — На Рейне…
— Что?
— Американцы перешли Рейн у Ремагена!
— Что, Лео? Ты правильно прочел? Перешли Рейн? Может, ты перепутал что-нибудь? Может, это какая-нибудь французская река?
